Прекрасную квартиру, некоторые в доме со швейцаром, или персональный дом с числом комнат в два раза большим, чем у многодетного рабочего.
Возможность поехать на прекрасный курорт, дать образование детям и устроить их на хорошую работу.
И все.
А в старости пенсия, как у того же рабочего (как у нас с Ритой); собственности, приносящей доход, у них быть не могло, некоторых благодетельствовали персональной пенсией – не заоблачной, но заместителю Кузнецова по ЖРД её не дали, и пенсия у него была как у меня. Мы со своей стороны считали это абсурдом. За всем этим следили несколько членов Политбюро, которые себя считали пожизненными. Им пенсия была не нужна, а вообще все должны жить на трудовые доходы, и в среднем не выпадать за рамки «равенства» – равенства потребления – они все еще строили коммунизм. Никто из руководителей не мог стать «абрамовичем», «потаниным» или другим каким-либо «прохоровым». Никто из них не мог купить морскую яхту, или многокомнатный дом в Лондоне, или оставить в наследство детям акции «заводов, газет, пароходов».
Корыстно топили наш корабль или по глупости?
Кто как. Но дружно.
Ельцин, которого Горбачев вознес на политический Олимп, а затем сбросил, полагая, что он его зарыл в политической могиле, еще не осознал своего беспроигрышного положения. И летом 88 года на XIX партконференции, продолжая настаивать на правильности своих высказываний в 87 году, просит его реабилитировать, поскольку теперь то, что он говорил в 87 году, признается всеми.
Совершенно не понимающий того, что происходит со страной, Горбачев, вместо того чтобы погладить Ельцина по головке, прижать его к груди и задушить в своих объятиях, ответил отказом и вознес его еще выше. Ельцин, как святой, пострадавший за «правду», теперь уже парил над Олимпом.
Те, кто топил страну с корыстью, и с ножами и вилками, багровые от нетерпения, столпились над умирающей страной, надеясь отхватить заводы, пароходы, скважины и трубопроводы, и бледнолицые демократы, искренне устремившиеся к демократии и топившие страну по глупости, толкали его в спину: «Ну, давай, давай!».
Красавица телеведущая, когда Ельцин был за рубежом, на весь мир взывала: «Борис Николаевич, возвращайтесь скорее». Тем, если такие были, кто осуществлял реальные целеустремленные действия по приватизации национальных богатств, нужна была какая-то харизматическая личность. Себя, чтобы не внести в движение раскол, чтобы не передраться друг с другом, они не афишировали.
Депутаты – и те, у которых тоже чесались руки, и те, что искренне надеялись спасти страну, избрали его Председателем Верховного Совета несуществующего государства. Хасбулатов, чтобы приобрести страну, провозгласил громогласно, на всю страну следующей целью взятие Кремля.
Ельцину надо было определиться. Советчики и Антисоветчики из тех, кто понял, что это в данный момент символическая фигура, вертелись вокруг него. Два года он вертелся между ними, и на прямой вопрос во время зарубежной пресс-конференции, как он относится к коммунизму, смущенно пояснял, что это утопическая идеология, которая имеет право на существование. Я не помню дословно его полувнятного лепетания, помню только, что он был крайне смущен этим вопросом. И все же надо было определяться.
Летом 1990 года он почесал у себя в затылке, подстелил соломку и заявил, что он выходит из компартии. Но не потому, что он решил стать ее противником, нет, а только в связи с избранием его Председателем Верховного Совета РСФСР, работать которым он хочет не по указаниям руководства партии, которое не энергично в проведении реформ, а только по воле народа. Т.е. из партии он вышел как бы временно. Ведь на съезд он пришел, и во время съезда он покинул съезд только в знак несогласия с позицией съезда в отношении его предложений.
Сейчас разные источники по-разному освещают этот драматический период в истории страны, но что «в связи с избранием» и «по воле народа» это я сам слышал.
А что касается всяких там реформ и реформаторов, демократов и партократов, то он (его голос был внятен, громок, слова произносились с убеждением, напористо) – то он голову положит на рельсы, но не допустит снижения уровня жизни народа.
В первую очередь надо лишить привилегий всех этих членов и кандидатов. Персональные машины. Отдельные лечебные учреждения. Закрытые магазины. Правительственные дачи и санатории, где лечилось множество чиновников.
Сократить число нахлебников – неимоверное количество чиновников во всех ведомствах.
Года не пройдет, как прекратится рост цен и наступит стабильность.
Таковы были обещания Ельцина. Никакого плана действий – только обещания.
Хотя бы немного думающие люди должны были видеть, что это популизм, рассчитанный на самое примитивное мышление.
Не увидели.
А может быть, увидели, но решили, что думающих примитивно – большинство.
И Ельцин опубликовал свои амбиции в виде проекта конституции Российской Федерации.
Моя «рука потянулась к перу, перо потянулось к бумаге»:
«… «Проект Конституции РФ» подчинен одной цели: дать тем, кто сейчас формально стоит у власти в России, реальную власть в стране, отняв ее у тех, кто сейчас номинально стоит у власти в Союзе, но не в состоянии осуществить реальную власть по всей территории.
Продиктованный личными амбициями, он оставил в стороне экономические, культурные, семейные и все прочие бытовые и духовные интересы народа….
Какими экономическими или добрососедскими и семейными интересами соседних деревень продиктована необходимость на десятках тысяч проселочных дорог установить таможни, или перегородить их колючей проволокой? Почему соседние деревни должны быть втянуты в междоусобицу далеких СТОЛИЦ?
Чем крепче забор «суверенной» территории, тем ограниченнее свобода выбора места жительства и хозяйственной деятельности гражданина и тем больше свободы для правителя.
Суверенитет правителя обратно пропорционален свободе подданных
Все дело в том, что каждый правитель хочет стать «суверенным», но готов поднять штык на того, кто хочет выйти из-под его власти; тогда сразу вспоминает о «целостности территории», а вот разрушить другую целостность ради власти он всей душой готов».
Ну, кто ж это опубликует? Не опубликовали.
Рыбалка
Писал я большей частью по вечерам, а днем, кроме хозяйственных забот, появилось у меня занятие, о приобщении к которому, я мечтал, устраиваясь работать на Волге.
Поскольку база отдыха стоит на реке, то многие отдыхающие, и довольно успешно, ловили рыбу. Я не рыбак, но соблазн был велик, и я соорудил нечто вроде удочки с несколькими крючками.
Стоял теплый весенний день. Я поднял валявшийся на земле у старой лодки кусок рубероида, и под ним оказалось несколько прекрасных дождевых червей. Черви грелись под рубероидом и наслаждались жизнью. Они радовались, что так прекрасен мир, что так тепло и сыро. Исчезновение рубероида привело их в ужас, и они моментально стали уходить в свои норки, а я, как хищник, стал безжалостно хватать их за туловища и тянуть из земли. Силы были неравные, не смотря на весь ужас, они не могли вырваться их моих цепких лап, и часть этих рубиновых красавцев я бросил в банку, в которой была горсть земли, чтобы они не сразу скончались. О том, что они будут в этот смертный час чувствовать, я не думал. Они были мною приговорены к мучительной смерти.
Они извивались, испытывая нестерпимую боль, когда в их здоровое тело медленно вонзалось кривое стальное острие рыболовного крючка с бородкой, разрывающей здоровую ткань. Была надежда, что какая-нибудь рыбешка соблазнится такой вкуснятиной.
Забросив удочку и привязав ее к корню дерева, которое подмывалось водой, я пошел дочитывать статью в «Московских новостях» о том, что и по отношению к убийцам, т.е. тем, кто злонамеренно лишает права на жизнь других, надо соблюдать права человека.
Утром я вытащил свою рыболовную снасть. На крючке был ерш, заглотнувший его полностью, и стоило больших трудов вытащить этот крючок из его маленького рта. От боли у ерша глаза стали сиреневыми и, казалось, вылезут из глазниц, он весь покрылся потом, а рядом стояла кошка, надеясь, что такую добычу я уступлю ей.
Первое время, кроме этого ерша, ничего у меня не получалось, а потом нашлись учителя. Мне показали, как устроены снасти для ловли «на кольцо», как ставить лодку на быстром течении, какая должна быть приманка и наживка. Моя жизнь украсилась увлекательнейшим занятием.
Собравшись на рыбалку и всё с вечера приготовив, я вставал с началом рассвета около четырёх утра. Река, гладкая, как стекло, на вид неподвижная, на самом деле мчит могучим потоком, который замечаешь, когда ставишь лодку на два якоря поперек течения. Якорные веревки натягиваются, и немного жутко становится, когда понимаешь, что, вывалившись из лодки, будешь от нее унесен и никакими силами вплавь течения не преодолеешь. Вот опустил снасти и ждешь. Иногда долго ждешь, но захватывающе волнение и удовольствие, когда «кивок» удочки задрожал, и ты начинаешь вытягивать леску из воды, и чувствуешь сопротивление, и понимаешь, что крючок не пуст. А иногда бывает, что и не один лещ, или подлещик, или сорожка попались, а больше. Осторожно подводишь к лодке несчастную рыбку, поддеваешь ее совком и, сняв с крючка, обрекаешь на смерть от удушья.